Национальный интерес остается духовной основой любой государственности, без него бессмысленно само понятие национальной безопасности — что, собственно, охранять? Последние полгода по стремительности событий можно сравнить с десятилетием. На смену размеренности и неизменности пришли неопределенность и возможность воплощения в жизнь самых разных сценариев развития. С другой, политизация остается поверхностной и достаточно несущественной, а все потому, что избегает существенных вопросов, старательно развивая тему «когда и как», избегая любых «зачем».
Тема властного функционала — президентская, парламентская республика или компромиссный между ними вариант — может уверенно считаться второй в списке государственных приоритетов. Так же третьей можно назвать персональные программы политиков и их личностные качества в целом, потенциал их лидерства. Далее следуют еще множество позиций, программных и командных. Но первая позиция государственности — другая. И у нас она в зоне умолчания.
Неслучайно получилось так, что со сменой президента, возникновением народного демократического института наблюдателей, дискуссиями о внешней политике и будущей полноценной многопартийности, утеряно то основное, что было ясным и первостепенным в прежнюю, более предсказуемую и медлительную эпоху.
Тема латинизации точно потеряла остроту первостепенности, ожесточенные споры о наиболее качественном алфавите замерли на фоне руководящего распоряжения «порешать вопрос», про стратегию Мәңгілік Ел на государственном уровне больше не говорится.
Гуманитарная составляющая исчезла из списков общенациональных приоритетов, где так основательно занимала первое место совсем недавно, несколько месяцев назад. И это отказ от главного в пользу повседневного.
Национальный интерес остается духовной основой любой государственности, без него бессмысленно само понятие национальной безопасности — что, собственно, охранять? И ради чего? На его месте может быть только отсутствие национального интереса, первый и фатальный признак того, что сегодня называют failed state, недогосударством, географическим фактом, но историческим недоразумением.
И мы часто видим, что люди с руководящими амбициями (на власть идей и даже людей) всерьез утверждают, что без национального духа вполне можно обходиться, главное, чтобы экономические институты были отстроены должным образом. Гуманитарная политика им кажется сытой привилегией богатых экономик, развитых государств. Будто бы она сама, как бонус успешности, появляется там, где людям будет достаточно комфортно, чтобы позволить себе культурные изыски и сложности.
Мало того, что такие взгляды наотмашь опрокидываются историей, так они еще исходят из психологического невежества, непонимания природы человека.
И это в лучшем случае.
Лучшим случаем можно назвать искреннее заблуждение. Когда говорят: на каком алфавите писать, непринципиально. Закономерный вывод тогда — неважно, и на каком языке говорить, хотя и подобное утверждают, правда, не с такой непрошибаемой уверенностью.
Подобные идейные выбросы сродни критическим разборам симфоний, написанным человеком, лишенным музыкального слуха. Или суждениям слепого о живописи. Целые диапазоны чувств людям просто могут быть не доступны, однако они привыкли уверенно обходиться без них и честно недоумевают, зачем другие занимают себя такой ерундой, без которой им самим спокойно можно жить.
Другое дело, что национальное бесчувствие иногда просто имитируется. За него выдают искреннее равнодушие к казахской судьбе этого куска мира или даже настоящую враждебность. Неважно, кем по национальности окажется манкурт, среди казахов таких тоже предостаточно.
***
Ниша гуманитарной политики сейчас пустует. Власть отметила значимость темы, но оставила эти позиции, сменив риторику с наступательной на осмотрительную и осторожную, предпочитая действовать по инерции, на чиновничьей тяге — усовершенствовать, доработать, обсудить, принять во внимание…
Оппозиция слишком сконцентрирована на тактических задачах, нужных, но недостаточных. При этом разность подходов к будущему страны создает пространство возможностей для всех. Рост числа и качества новых проектов, даже новых партий, в этих условиях попросту неизбежен.
Нет смысла говорить о внутренних устремлениях сегодняшних лидеров, это не политика, даже не политология, просто гадание на кофейной гуще. Но выделить объективные предпочтения властных групп, которые формируются вокруг них, несложно.
Президентское окружение неизбежно будет ставить на децентрализацию политического процесса, постепенное размывание сложившегося баланса власти, хотя бы потому, что тот не соответствует номинально закрепленному Конституцией, воплощает скорее лидерство по сложившейся традиции, чем безымянные и безличные нормы закона.
Для президентского лагеря принципиально даже не трансформировать законодательство, а хотя бы добиться его буквального исполнения, на первом этапе задачу можно поставить и так. Реальный контроль первого лица над исполнительной властью только усилился бы при этом.
Но для успеха подобных перемен необходимо компенсировать сегодняшние неформальные расклады, уравновесить их новыми центрами тяжести, а значит — популяризировать политику, открыть дорогу приходу во власть или в борьбу за власть новых лиц и целых заинтересованных групп, ставить на партстроительство и на действительную, а не формальную многопартийность.
Любые инициативы с новыми партиями будут соответствовать целям президентской властной группы. Или же не просто соответствовать, но и активно продвигаться ее ресурсами.
Другой лагерь неизбежно будет ставить на повышение независимости, контрольных функций, а в перспективе и ведущей роли мажилиса. В их понимании он скорее остается практически однопартийным. Но есть и другая сторона вопроса: лояльность. Ее цена в эпоху перемен особенно велика.
Но лояльность можно и программировать: а надежность войска, выстроенного автономными колоннами, выше и долгосрочнее, чем у собранного в одну. Второе более уязвимо и менее управляемо, а повреждение одной его цепи немедленно вызывает неуправляемый распад целого.
По этой логике властная группа, владеющая ресурсом Нур Отана, заинтересована в его мягкой фракционной децентрализации или даже формированию на его сегодняшней базе нескольких партий, вполне по российскому образцу нулевых.
Сложение этих векторов, при том что каждый из них определяется только частными эгоистическими интересами конкретных кланов, в сумме дает возможности демократического развития, уводит в сторону от любого единовластия, какую бы из группировок оно не олицетворяло.
Прогноз для политической системы в целом оптимистичен; а противоречия внутри власти всегда и в любой стране в итоге складываются в пользу гражданского общества. Которое пока не способно добиваться своих целей самостоятельно, хотя рост апатии и ропот недовольства уже напоминают, что так будет не всегда, и более того, что так будет недолго.
Наши политические окрестности захлестнуты политизацией, наши собственные авторитеты неактуальны для новых поколений. Да и не очень новым они основательно надоели: эффективное «государственное менеджерство» не может быть вечным и после исчерпания ресурса возможностей всегда начинает работать против самого себя.
***
В неприятии или непонимании Национального интереса фактически объединились самые разные и на первый взгляд не сочетаемые силы политического спектра, от чиновников из власти до «радикальных» оппозиционеров, радикализм которых сводится исключительно к персональной непримиримости и обидам.
Так будет, пока руководящий состав оппозиционных партий пополняется из ресурса отставленных чиновников. Их идейное (а, вернее, безыдейное) совпадение с властью совсем неслучайно: даже материал аборта остается в каком-то смысле генетически родственным. Им никогда не стать самостоятельными и самоценными. Вторичность становится только заметнее; а угодливость и подхалимство всего лишь меняют знак на обиду и ненависть.
В одном лагере оказываются капиталистический «совок», босс неудачников, пронырливый интриган с повадками мелкого пакостника и множество других политических отбросов, которых объединяет несомненное бесстыдство и готовность шумно обличать власть, ни словом не упоминая, что еще вчера они маршировали под ее знаменами. За оппозицией несомненная правота и право на свежие идеи, но эти возможности перекрыты руководящим балластом «вчерашних», играющих с нашим будущим, как обезьяна с гранатой.
Национализм в Казахстане совместными усилиями разных политиков оттеснен в политическую маргиналию. Он, казалось бы, представлен на выборах, но как? Наивным лепетом, разговором на третьесортные темы. А главное, назначенным националистом.
Верный расчет тех, кто опасается настоящих перемен: везде они происходят, когда объединяется национальная гордость и социальный протест. Как в Армении или Украине. Без синтеза эти две составляющие остаются частностями; они способны вызвать возмущение, шум и суету, но всякое народное движение, ограниченное одним и них, по сути машет одним крылом.
Шанс казахов — Национальный интерес, помноженный на социальную ответственность, отвечающую целям большинства. Националисты противостоят обесцениванию страны. Демократы — ее распродаже. Но разве это не одна и та же цель? И разве не ключ к осознанию необходимого единства, без которого все останется суетой и демагогией?
При этом непонимание национальной повестки дня отбрасывает нас от настроений и тенденций развитого мира. Казахам внушили, что «национализм» стоит даже произносить вполголоса, как постыдное заболевание.
При этом Национальный интерес откровенно провозглашается единственным приоритетом политики Соединенных Штатов. Президент Путин называет себя «самым большим националистом в России», подчеркивая «эффективность и правильность» современного русского национализма.
Нам нужны другие примеры? Их масса. Более того, в мире идет цепная реакция, от которой идеология распространяется еще масштабнее. Прежние маргинальные группы передают эстафету историческим большим партиям, для которых смена знамен означает единственный шанс остаться у руля.
Партия независимости Соединенного королевства UKIP выигрывает выборы в Европарламент в Великобритании с откровенной националистической программой, что приводит к системным переменам в правящей Консервативной партии, приходу к власти в ней Бориса Джонсона, но уже с лозунгами UKIP. Способность правящей партии оказаться в будущем связана теперь с ее возможностью доказать националистическому избирателю, что именно она лучше постоит за его ценности.
«Свобода» в Украине была примерно таким же маргинальным движением, но сегодня ее лозунги исповедует партия «Европейская Солидарность», имеющая большой шанс оказаться в двухпартийном политическом раскладе ближайших лет. Маргинальное стремительно, неостановимо становится системным.
Не стоит забывать о примере Польши, Венгрии, Турции, выстраивающих свою политику в идеальном следовании Национальному интересу и противостоящих попыткам нивелировать все народы в однообразное бесполое человечество, лишенное Духа, культуры и прошлого. Если мы считаем, что это не наша тема и не наша война — много ли мы тогда стоим сами?
Нынешний день, День возможностей, не будет продолжаться бесконечно. Только от нас теперь зависит, потратим ли мы этот шанс на тиражирование бессмысленных клонов партий «бывших» или создадим сильную коалицию Казахской мечты с опорой на всех неравнодушных, с надеждой на национальные таланты и паролем к Собственному будущему.
Адил Тойганбаев, лидер Казахского Национального Конгресса
Просмотров материала: 3 351
